От А до Я за три года

В 1991 году, весной, мы с Олейниковым пришли на Ленинградское телевидение. Илья решил сразу обратиться к Кириллу Набутову — лучшему ведущему лучшей программы того времени на 5-м канале "Адамово яблоко. Передача для мужчин", сокращенно — "А.Я." Дело оставалось за малым: решить, в каком качестве нам предложить себя Набутову. О том, что такое телевидение, я тогда имел представление лишь как зритель. И подобно большинству зрителей считал телевидение искусством весьма поверхностным, а подобно большинству артистов относился к нему только как к средству "раскрутки". За три года работы в "Яблоке" мои представления полностью перевернулись.

  После трехдневных совместных раздумий мы пришли к идее экранизации анекдотов, и я, ничего не смысливший в телевизионной технологии, пытался подвести под эту идею большую теоретическую базу. Редакторское чутье подсказало Кириллу, что нечто в нашей затее все-таки есть, и он дал добро. В "Адамовом яблоке" возникла новая пятиминутная рубрика — "Анекдоты от Адама до наших дней".

  В моей жизни наконец-то появилось дело, в котором многое зависело исключительно от меня и моего партнера. И я никогда не забуду людей, учивших меня телевизионному делу. Они были моими ровесниками, а многие даже младше меня. Они не корчили из себя мэтров, а я не стеснялся учиться у них. Они мирились с моим характером. Я люблю их. Киру Набутова, Сашу Жукова, Митю Медведева, Юру Олиневича...

   — Толстый, с сегодняшнего дня ты отвечаешь в "Яблоке" за эротику!

  Эту историческую фразу Набутов произнес в 1992 году, когда копировать плэйбоевские ЧНЗ-ные кассеты стало уже неприлично.

   — В каждом выпуске передачи должен быть оригинальный, смешной эротический клип! — заявил Кира.

   — И эротический, и смешной? — переспросил я.

   — Именно.

   — Тогда я сам разденусь. Обхохочешься.

   — Я не имею в виду фильм ужасов.

  Ночью я сочинил сценарий клипа "Здравствуй и прощай" о выпускнице Смольного института, которая ждет в полночь своего возлюбленного — гусара. Пародия на немое кино начала века про роковой любовный треугольник. Предполагалось подать эту историю под видом архивного материала, чудом сохранившегося и свидетельствовавшего о том, что эротика существовала и до передачи "Адамово яблоко".

  Естественно, о приглашении на съемки профессиональных актрис не могло быть и речи. За эротические съемки надо платить. А платить было нечем. Набутов привел двух девиц из ночного варьете и, отведя меня в сторону, сказал:

   — Вот. Что Бог послал.

  Бог послал ему двух очаровательных восемнадцатилетних девчонок, лишенных всяческих комплексов. Пока Кира общался с девочками, я пошел в буфет за сигаретами. Возвращаюсь через пять минут. Застаю картину: Набутов развалился в кресле, а будущие героини клипа в чем мать родила показывают какую-то сценку из своего ночного шоу. Я так понимаю, что Кира изобразил из себя режиссера и устроил телепробы в кабинете.

   — Я вам не мешаю? — спросил я.

   — Нет, заходи. Девочки, это — Толстый, ваш режиссер.

   — Смешная фамилия, — сказали девочки.

   — Толстый — это не фамилия, это — имидж, — объяснил Набутов. — А фамилия его вам как раз очень понравится — Стоянов!

  Впервые в истории ленинградского телевидения должны были сниматься в павильоне такие, мягко говоря, пикантные кадры. Чтобы не будоражить коллектив орденоносного телецентра, съемки решили сделать ночными. И, чтобы шлялось как можно меньше народу, заказали смену с 24-х часов.

  Никогда, на моей памяти, коридор рядом с 1-й студией не был таким оживленным, как в ту ночь. Маленькое ромбовидное окошко в огромной звуконепроницаемой двери павильона было нами демонстративно задрапировано. Это не помогало. Непонятно из каких щелей возникали на съемочной площадке люди. То осветитель зайдет, которого днем с огнем не сыщешь, и начнет долго вкручивать ненужную нам лампочку, то пожарник появится и спросит:

   — Не курите?

   — Нет, — говорю и показываю на голых актрис, — они еще не умеют.

  То охрана возникнет в полном мужском составе:

   — Посторонних нет?

   — Нет, — отвечаю, — все свои. Раздевайтесь.

  То машинист незаказанного нами операторского крана влетит:

   — Кран нужен?

   — Не нужен.

   — Так сверху же лучше...

   — Это ты дома своей жене скажешь! — срывается оператор Митя Медведев. — А я вот люблю снизу… снимать.

  И так далее.

  Клип получился и смешной, и трогательный. И можно смело сказать, что он явился результатом коллективных усилий всех мужчин, якобы случайно оказавшихся в ту ночь рядом с нами...

   — Толстый, в передаче мало музыки. Ты должен снять какую-нибудь песню. Чтобы обойтись без "попсы". Чтобы был эксклюзивчик! — очередная идея Кирилла Викторовича Набутова.

   — Это дорого, — отвечаю.

   — А ты свою песню сними — будет дешево.

   — Сами снимайте. Это еще дешевле.

   — И снимем!

   — И снимайте!

   — И снимем!

  В ту пору в "Яблоке" работал славный паренек, ассистент с режиссерскими амбициями — Леша Щукин. Еще у нас был администратор Саша Медведь, который любил протирать видеокамеру и смотреть на нее. Им-то Кира и поручил съемки музыкального видеоклипа. Вероятно, это был тонкий педагогический ход. Остановились на моей песенке на стихи Анатолия Флейтмана "1812 год". В ней такой рефрен:

Слева, на флешах,

  в созвездии костров — Милорадович.

  Справа, на фланге,

  в безмолвии — Багратион...

Сюжет песни — Бородинское сражение. И через весь текст (довольно сложный и насыщенный образами) проходят эти строки: про то, что где-то слева — Милорадович, а где-то справа — Багратион. Петь песню в кадре должен был я. Пацаны (то есть "режиссер" и "оператор") поняли, что тут очень важно, кто из героев стоит справа, а кто — слева. И главное — не перепутать, где у нас "право", а где "лево" по телику, блин. Три дня они шушукались, что-то рисовали. Когда я подходил, бумажку прикрывали руками, как будто я — второгодник, жаждущий списать контрольную.

  Наступил день съемок песни "1812 год", или "Песни про чуваков, которые слева и справа", как говорили между собой творцы видеоклипа. Сели в автобус.

   — Куда едем? — спрашиваю.

   — К Казанскому собору, — отвечают.

  Снимать про Багратиона и Милорадовича у собора Казанской Божьей Матери? Ну, думаю, Щукину и Медведю виднее...

  Приезжаем. Нас поджидает машина "Ленэнерго" с телескопической вышкой для ремонта уличного освещения. Ее Саши Медведя дружбан за бутылку пригнал. Машину паркуют посредине между двумя памятниками. Медведь с камерой залезает в "люльку", и водитель поднимает его на высоту метров десять. А Леша Щукин — внизу. Руководить будет. "Постановку ставить". У обоих милицейские рации для переговоров друг с другом. Солидно подготовились.

  Леша мне говорит:

   — Ты — слушаешь фонограмму. Когда будут слова, что слева Милорадович, грустно так чапаешь к левому памятнику, а когда про то, что справа Багратион, — в противоположную сторону.

  Он посмотрел на вышку и сказал по рации Медведю:

   — Саня, когда Стоян пойдет налево, наезжаешь камерой на фамилию памятника, там должна быть табличка. То же самое — с правым. Ну, как договаривались. Поехали!

  А народу собралось у Казанского немало. Съемка все-таки.

   — Пишем! — командует Леха.

  Зазвучало вступление. Пошли слова: "Слева, на флешах, в созвездии костров — Милорадович..." Иду к левому памятнику. Щукин кричит Медведю:

   — Саня, наезжай на памятник!

  Вероятно, Саня по команде трансфокатором приблизил к себе памятник и наконец-то узнал, что за мужик с эполетами стоит на постаменте. Я слышу его голос по рации:

   — Леха, фигня получается. Это Кутузов!

   — А справа кто?

   — Ща посмотрю.

  Медведь использует камеру как бинокль и поворачивает ее направо.

   — А там вообще Барклай де Толли!

  … Как вы понимаете, этот съемочный день был у нас рекордно коротким, а наличные затраты минимальными — бутылка водки.

  Действительно, дешево сняли.

  Раз в неделю Кирилл спрашивал меня:

   — Ты еще не ушел из театра?

   — Нет.

   — Все равно уйдешь. Твое дело — телевидение.

  Он мог позвонить мне в два часа ночи:

   — Давай покидаем!

  "Кидать" — значит обмениваться идеями по передаче. И мы кидали...

  Он заставлял меня быть одновременно репортером, журналистом, сценаристом, режиссером, ведущим. Но больше всего приучал к телевизионной режиссуре.

  Иногда он приходил на монтаж за час до выхода передачи в эфир начитывать закадровый текст и говорил:

   — Я потерял бумажки. Но ничего, я все помню.

  Я знал, что это неправда, что он устал и текст попросту не написан. Кира брал микрофон и начинал наговаривать под картинку. Как правило, это выливалось в блестящую эмоциональную импровизацию.

  Журналист Божьей милостью, эрудит, умница, трудяга. Огромного роста, с открытой улыбкой, ранимый, заводной, отходчивый, не знающий чувства зависти. И по сей день почти в одиночку везущий свой телевизионный воз.

  В 1993 году он часто говорил нам с Ильей:

   — Вам нужно делать свою передачу. Я договорюсь об эфире на нашем канале. Делайте, делайте.

  И мы сделали. Только на другом канале. На Российском. Но если бы не было "Адамова яблока", не было бы и "Городка". Я не забываю об этом.