Жаркая зима.

Сразу после работы Настя заходила в магазин, покупала продукты. Дома ужин готовила с выдумкой и уменьем, что от матери достались. Перед сном немного читала. Медленно, правда, месяцами книжку одну закончить не могла. Но воображение ее разыгрывалось при чтении чрезвычайно. И тогда она тихо и сладко засыпала, как ребенок, представляя себя героиней недочитанных романов. В выходные стирала. Вечером с мужем в кино сходят, реже съездят в центр, в театр. Жили они за городом без детей, одни. Воздух в прибранном доме всегда был свежий, белье в саду сохло быстро, а спалось крепко. Словом, лучшего грех было и желать!

   Никогда не переживала Настя из-за того, что намного моложе мужа своего. Бывало, конечно, ссорились, но все больше по пустякам. Чего купить, сколько отложить, где полочку приладить… Трошкин, придя с работы, тоже хозяйством занимался. То молотком стучал, то в сарае пилил чего, то в огороде копался. Дом и сад их постепенно обрастать начали. Сад — деревьями, дом — вещами.

   И что за муха ядовитая его вдруг укусила? Не то злые языки на нее наговорили, не то сам старость скорую чувствовать начал, только взбесился он не на шутку. "Чего это она все время такая довольная?- закралось как-то после баньки с пивком в его душу страшное подозрение. — Наверно, есть кто-то!"

   — Кому же я нужна, миленький? — заплакала Настя. Не любила она, когда на нее кричали. А голос у Трошкина был такой, что все внутри обрывалось. Следить начал — увидел, как из проходной с начальником под руку выходила. Выпил для храбрости да и пустил, вернувшись, в ход кулаки. Никакой радости не было теперь домой возвращаться — страх один. Объяснять пробовала, мол, пустое все. Не помогает. "Врешь, — говорит, — не верю я тебе..." И словечко покрепче. Вся осень так во вражде и прошла. К зиме Трошкин запил. Пушистая, солнечная пришла она, — любимое Настино время года. На день рождения как раз снег выпал. Красиво пал: на дом, на яблони в саду, на березы за дорогой. Тревожно на душе стало. К чему бы это? А скоро и каток на пруду замерз, в роще лыжню проложили. Покаталась Настя раза два под надзором и снова безысходность почувствовала. Даже мечтать теперь не хотелось, да и не о чем было.

   Но вот их девичий отдел оживился. На работу молодых специалистов прислали. Девушки да и женщины теперь подолгу в туалете у зеркала задерживаться стали. Один из новеньких невыносимо на Трошкина похож был. В молодости, конечно. И в мыслях у Насти плохого не было. Просто мужа взбесившегося вспомнила. Жаль стало его, а заодно и в первый раз лет своих. Но уж совсем недоумевала она, когда Олег ее проводить вызвался. Все ж она старше да и замужем. Но он настоял. Настя пожала плечами и уступила. Обычной дорогой зашли в магазин. Только теперь Настя заметила, что с Олегом и на нее обращали внимание. Совсем как лет десять назад. Ох и насмеялась же она в тот вечер — ну настоящий Трошкин в молодости.

   — Поздновато. — Трошкин, злой и голодный, бродил по дому. — Смотри у меня! Замечу с кем — не возвращайся!

   Настя пожарила яичницу без всякой выдумки, глазунью, а утром, пока он спал, подвела ресницы и надела туфли, что берегла на выход.

   С этого дня Олег каждый вечер провожал ее. А Трошкин буянил и пил теперь каждый день. Но угроз его Настя боялась с каждым днем все меньше.

   — Убью! — сказал он однажды и выругался.

   — Дурак! — неожиданно для себя ответила ему Настя. — Доиграешься! — И вышла, оставив пьяного мужа в полном недоумении, а на следующий день они с Олегом поехали за город. Олег давно уже уговаривал ее на эту поездку: "Смотрите, дни какие стоят. У друга дом в лесу. Глухомань! На лыжах покатаемся".

   И вот наконец Настя решилась. По погоде выходной действительно выдался чудным. Из дому она улизнула, когда Трошкин в баню пошел попариться да пивка попить.

   Голые стволы берез поскрипывали на морозе, бесшумно стряхивая с себя снежные хлопья, а темно- зеленые ели с прогнувшимися под тяжестью снега ветками казались Насте васнецовскими, сказочными.

   Друга дома не оказалось. Записка в двери: "Извини, срочно вызвали на работу. Ключи, как всегда. Еда в холодильнике. Если понадобятся лыжи, то в чулане".

   В избе было натоплено. А на столе, на фоне белого снега в окошке — Настя никогда этого не забудет — лежали огромный красный помидор и такой же огромный свежий огурец! Она и летом не видела таких.

   — Это чтобы желание загадать, -довольный произведенным эффектом, сказал Олег, — наверно, впервые в этом году — значит, сбудется.

   Он помог ей снять пальто, включил магнитофон и достал из холодильника шампанское.

   Грустная возвращалась она поздно вечером по проселочной дороге домой. Одна. Олег не пошел ее провожать, обиделся. Еще б! Так красиво все задумано было — и вдруг напрасно. Нет, не похож он на Трошкина в молодости...

   Почувствовав приближающуюся хозяйку, радостно заурчал за забором Тимошка, а когда она открыла калитку, то запрыгал возле. Окна в доме были погашены. Впервые с тех пор, как они поженились, возвращалась она так поздно. Что-то сейчас будет! Сердце в страхе забилось. Настя подняла Тимошку на руки, как ребенка, которого у нее никогда не было, и отнесла в конуру.

   "Пусть только пальцем тронет, — подумала она про своего мужа, — живо вещи в чемодан и к матери навсегда. Давно надо было так сделать".

   — Ты спишь? — с порога спросила Настя, заранее готовая не уступать.

   Трошкин ничего не ответил. Он тихо лежал в темноте, но не сопел, а значит, не спал и не был пьян. Настя насторожилась.

   — Как есть хочется! — Она прошла на кухню, открыла холодильник и… обмерла. На полке, где несколько дней было пусто, лежал… маленький красный помидор и такой же маленький свежий огурец.

   "Троша, Трошенька, милый!"-всхлипнула про себя Настя.

   "Это чтоб желание загадать", -вспомнились ей вдруг слова Олега...

   "Ребенка!" — в который раз за десять лет подумала Настя и… посолила помидор.